Умение улыбаться до самой смерти - это и есть жизнь.
24.12.2010
САЛОМЕЯ В МОГИЛЕВЕ УМЕРЛА СЧАСТЛИВОЙ
Наш корреспондент встретился с исполнителем главной роли в легендарном спектакле Романа Виктюка — заслуженным артистом России Дмитрием БОЗИНЫМ
читать дальше— Дима, спасибо от могилевских театралов: в уходящем году вы устроили нам два праздника — весной привезли великолепных «Служанок» Жана Жене, а теперь вот и «Саломею». Споры вокруг этих постановок Виктюка не утихают до сих пор, хотя «Служанкам» больше 20 лет, а «Саломее» —12.
— Мне в Кишиневе один очень умный человек задал вопрос: «А стоит ли из Жана Жене, этого французского хулигана, делать великого автора?!» Но тогда они все — и Жан-Поль Сартр, и Жан Кокто, и Жан Жене, а вместе с ними и испанец Лорка, и Сальвадор Дали, были хулиганы. И, подначивая друг друга, создавали великое искусство. В тех же «Служанках» есть два мощнейших монолога за всю историю современной драматургии. Монолог Клер: «Мадам прекрасна! Мадам нежна!» и финальный монолог Соланж: «Мадам отравляет нас своей добротой, своей нежностью она отравляет нас…» Это великая литература, равная греческим трагедиям.
А «Саломея» Уайльда?! Я все думаю: откуда у него вдруг это прозрение? Где он услышал эти восточные интонации? Где взял такие тончайшие переливы восточного языка? Ведь все остальное у него — такое тонкое английское эстетство… Я сам просто помешан на этой азиатской возвышенности. Каждый миг там — для страсти. Причем не примитивной, а выносящей тебя на новый уровень. И в то же время такой же естественной, всепоглощающей, как энергия двух сплетающихся змей.
— Ваши спектакли — безумный сплав пластики, страсти, мысли, страдания, любви… Как вы из этого мира выходите, возвращаетесь к нам, на землю?
—Не хо-о-очется выхо-о-одить!!! Знакомые иногда смеются, что я остаюсь с тем же голосом, с теми же интонациями, что в спектакле, с тем же взглядом… Но не хочется отказываться от этой тягучей и глубокой жизни!
Хочется занырнуть в такую же. Так же любить, так же желать женщину… Мне, к счастью, это удалось. И сейчас я выхожу на сцену, чтобы сказать: «Ребята-а-а, так быва-а-ает! И даже лучше!»
Сегодня вот Саломея, и я даже не знаю, почему, так счастливо умерла! Вместо обычного жеста, означающего: уходи, Ирод, это мой мир, не трогай его, у меня вдруг вышел совсем другой: все, уже свободна и недостижима! Ушла туда, где никакая злоба, никакая боль не тронут! Это как у хирургов, как у генильного Хью Лори в «Докторе Хаусе»: он делает болезненную операцию, подчас без наркоза, убивает тебя, чтобы оживить.
—Дима, а не обидно: у вас такая высокая планка в искусстве, вы блестящий актер, но у той же МакSим, например, куда больше известности. Вы в магазины, наверное, совершенно свободно ходите?
— Понимаете, в чем дело… Каждый в этой жизни делает свой, приятный ему, выбор. Для меня спектакль — это 2 часа высочайшего наслаждения. Которое я считаю только разгонным, воротами в ночь.
— Но потом возвращаешься домой, а там кран протек…
— Вот этого я как раз не боюсь, потому что без проблем чиню всю сантехнику, разбираюсь в электричестве, абсолютно нормально могу утеплить балкон, изготовить и прибить дверной косяк… Мне моя дочка, Дашка, иногда даже говорит: «Папа, ты не ту профессию выбрал!»
— А сколько Даше?
— Уже 12! Ну а старшей-то у меня 18! Это чудесные существа, что вы!
— А вы жесткий папа?
— Мне нельзя даже какой-то мгновенной серьезной интонации допустить: я являюсь так редко! И если вдруг покажу свое ребенком недовольство, для Дашки это будет такая катастрофа! Мы с ней живем ради того, чтобы встретиться и поделиться своими достижениями. Вся строгость у мамы. А я такой праздничный папа, прилетаю на крыльях! Улетаю: пока, чмок-чмок-чмок…
— А Даша не говорит: папа, вот почему ты в «мыльных операх» не
снимаешься, я бы тебя каждый день по телеку видела, и денежек было бы не в пример больше…
— Я вас умоляю! Она получает огромное наслаждение от того, что видит на сцене! Поверьте, наши дети прекрасно во всем разбираются! И мнение, что в стране живут дураки, которые ничего не понимают в искусстве, полная ерунда! Я в Екатеринбурге общался с мощными бизнесменами, у которых в голове, по идее, должны быть только цифры, — они говорили умнейшие вещи о творчестве и жизни.
— Нам зачастую привозят спектакли попроще: чтобы публика поняла и не напрягалась.
— Простые тоже не всегда уж так и просты, они рассказывают человеческие истории. Те вещи, которые мы вам показали, просто плод длительного и упорного труда: команда потратила много лет, чтобы вытащить какие-то очень важные моменты и мысли из моря литературы. Как говорил Оскар Уайльд: «Страсти — мой инструмент, мой резец, при помощи которого я вскрываю серую оболочку жизни и вижу под ней драгоценную душу мироздания». Если уж тебе посчастливилось обладать таким резцом, не выпускай его из рук. Но не у всех получается. Мне повезло: у меня такая финансовая ситуация, что я могу заниматься тем, что мне нравится. Да, рано или поздно эта история закончится, потому что, когда мне будет за сорок, я вынужден буду уйти на другую траекторию…
Недавно меня спросили: почему ты так долго работаешь у Виктюка? Я хотел было возмутиться: как долго, вы что? И вдруг осознал: Господи, а ведь и правда — 20 лет, вот ужас! Я и не ощутил этих пролетевших лет, потому что едва ли не каждый день просыпаюсь и засыпаю в новом пространстве, встречаюсь с новыми людьми, потому что все годы — сплошные переезды, и не замечаешь бега времени…
— С Виктюком как работается? Жесткий режиссер?
— Он и жесткий, он и добрый, он и веселый, с потрясающим чувством
юмора. Но в критический момент способен бросить микрофон: «Все,
премьера отменяется, вы ни черта не понимаете!» В молодости, особенно когда репетируешь комедию, бывает, что валяешь дурака. И тут — микрофон полетел, человек встал и вышел. Что такое? Мы ведь так просто, пошутили, Роман Григорьевич, подождите, мы и не хотели совсем! И понимаешь, что нам — шуточки, а у него боль. Ведь только завтра зрители должны будут вот в этом месте засмеяться, а сегодня — надо работать…
Это я вам сейчас так радостно все рассказываю, потому что успешно прошел спектакль, потому что люди замечательно хлопали, и я на этой эйфории кажусь себе самым счастливым человеком на земле. Может, спроси меня завтра, когда я подниму голову от подушки и мне опять куда-то ехать, я скажу вам: Боже, как же тяжела эта актерская жизнь, если бы вы только знали! Но это будет завтра. А сегодня я счастлив.
— Нам трудно и представить, какой труд стоит за вашими спектаклями, где важно каждое движение мускула…
— Для «Саломеи» ребята полгода ездили к тренеру заниматься айкидо. Это множество часов, потраченных только на спорт. А были еще горы
перелопаченной литературы: «Песнь песней Соломона», «1000 и одна ночь», мы должны были вложить их в свое сознание. Изучали японское искусство Буто — для того, чтобы каждое движение пальцев было сконцентрированным, чтобы центр ладони вдыхал и выдыхал энергию, чтобы тело слышало… Это очень важно: тело должно быть все время натянутым, как струна, и буквально дрожать от того, что происходит на сцене. И когда мне сегодня Ирод (Дмитрий Жойдик) шепнул куда-то в шею: «Мне жаль, что он умер…», меня всего заколотило. Это ощущение, к которому артисту всегда нужно быть готовым.
— Что в подготовке «Саломеи» далось всего сложней?
— Все было в сумасшедшем наслаждении. Поймите, я из тех, кто плавает, когда жарко, и охотится, когда голоден. Привык к боли, не замечаю стертых локтей. Сегодня вот нож вдруг оказался остро заточен, я не обратил на это внимания раньше, а во время спектакля вдруг почувствовал, как острие пролетело по шее…Ничего, тоже игра!
— Нам казалось: сейчас появится капля настоящей крови…
— Знаете, где-то внутри она даже и была. Но сложно дается не это.
Сложно иногда докричаться до людей. Когда на спектакль приходят с
заранее заготовленной формулой или просто посмотреть на «20
гомосексуалистов», вот это больно! Знаете, как у Волошина:
Разверзлись два смеженных ночью глаза
И брызнул свет. Два огненных луча,
Скрестись в воде, сложились в гексаграмму.
Немотные раздвинулись уста.
Вот так же складываешь два огненных луча в гексаграмму порой, а видишь стеклянный непробиваемый экран. И это бывает невыносимо.
— Можете дать нашим читателям совет по жизни?
— Увы! Счастливые люди не дают советов.
Беседовала Ирина БЕРЕСТОВА.
Фото Евгении ТОРПАЧЕВОЙ.
© Могилевская правда, 2008г.
Разработка и дизайн БЕЛТА
САЛОМЕЯ В МОГИЛЕВЕ УМЕРЛА СЧАСТЛИВОЙ
Наш корреспондент встретился с исполнителем главной роли в легендарном спектакле Романа Виктюка — заслуженным артистом России Дмитрием БОЗИНЫМ
читать дальше— Дима, спасибо от могилевских театралов: в уходящем году вы устроили нам два праздника — весной привезли великолепных «Служанок» Жана Жене, а теперь вот и «Саломею». Споры вокруг этих постановок Виктюка не утихают до сих пор, хотя «Служанкам» больше 20 лет, а «Саломее» —12.
— Мне в Кишиневе один очень умный человек задал вопрос: «А стоит ли из Жана Жене, этого французского хулигана, делать великого автора?!» Но тогда они все — и Жан-Поль Сартр, и Жан Кокто, и Жан Жене, а вместе с ними и испанец Лорка, и Сальвадор Дали, были хулиганы. И, подначивая друг друга, создавали великое искусство. В тех же «Служанках» есть два мощнейших монолога за всю историю современной драматургии. Монолог Клер: «Мадам прекрасна! Мадам нежна!» и финальный монолог Соланж: «Мадам отравляет нас своей добротой, своей нежностью она отравляет нас…» Это великая литература, равная греческим трагедиям.
А «Саломея» Уайльда?! Я все думаю: откуда у него вдруг это прозрение? Где он услышал эти восточные интонации? Где взял такие тончайшие переливы восточного языка? Ведь все остальное у него — такое тонкое английское эстетство… Я сам просто помешан на этой азиатской возвышенности. Каждый миг там — для страсти. Причем не примитивной, а выносящей тебя на новый уровень. И в то же время такой же естественной, всепоглощающей, как энергия двух сплетающихся змей.
— Ваши спектакли — безумный сплав пластики, страсти, мысли, страдания, любви… Как вы из этого мира выходите, возвращаетесь к нам, на землю?
—Не хо-о-очется выхо-о-одить!!! Знакомые иногда смеются, что я остаюсь с тем же голосом, с теми же интонациями, что в спектакле, с тем же взглядом… Но не хочется отказываться от этой тягучей и глубокой жизни!
Хочется занырнуть в такую же. Так же любить, так же желать женщину… Мне, к счастью, это удалось. И сейчас я выхожу на сцену, чтобы сказать: «Ребята-а-а, так быва-а-ает! И даже лучше!»
Сегодня вот Саломея, и я даже не знаю, почему, так счастливо умерла! Вместо обычного жеста, означающего: уходи, Ирод, это мой мир, не трогай его, у меня вдруг вышел совсем другой: все, уже свободна и недостижима! Ушла туда, где никакая злоба, никакая боль не тронут! Это как у хирургов, как у генильного Хью Лори в «Докторе Хаусе»: он делает болезненную операцию, подчас без наркоза, убивает тебя, чтобы оживить.
—Дима, а не обидно: у вас такая высокая планка в искусстве, вы блестящий актер, но у той же МакSим, например, куда больше известности. Вы в магазины, наверное, совершенно свободно ходите?
— Понимаете, в чем дело… Каждый в этой жизни делает свой, приятный ему, выбор. Для меня спектакль — это 2 часа высочайшего наслаждения. Которое я считаю только разгонным, воротами в ночь.
— Но потом возвращаешься домой, а там кран протек…
— Вот этого я как раз не боюсь, потому что без проблем чиню всю сантехнику, разбираюсь в электричестве, абсолютно нормально могу утеплить балкон, изготовить и прибить дверной косяк… Мне моя дочка, Дашка, иногда даже говорит: «Папа, ты не ту профессию выбрал!»
— А сколько Даше?
— Уже 12! Ну а старшей-то у меня 18! Это чудесные существа, что вы!
— А вы жесткий папа?
— Мне нельзя даже какой-то мгновенной серьезной интонации допустить: я являюсь так редко! И если вдруг покажу свое ребенком недовольство, для Дашки это будет такая катастрофа! Мы с ней живем ради того, чтобы встретиться и поделиться своими достижениями. Вся строгость у мамы. А я такой праздничный папа, прилетаю на крыльях! Улетаю: пока, чмок-чмок-чмок…
— А Даша не говорит: папа, вот почему ты в «мыльных операх» не
снимаешься, я бы тебя каждый день по телеку видела, и денежек было бы не в пример больше…
— Я вас умоляю! Она получает огромное наслаждение от того, что видит на сцене! Поверьте, наши дети прекрасно во всем разбираются! И мнение, что в стране живут дураки, которые ничего не понимают в искусстве, полная ерунда! Я в Екатеринбурге общался с мощными бизнесменами, у которых в голове, по идее, должны быть только цифры, — они говорили умнейшие вещи о творчестве и жизни.
— Нам зачастую привозят спектакли попроще: чтобы публика поняла и не напрягалась.
— Простые тоже не всегда уж так и просты, они рассказывают человеческие истории. Те вещи, которые мы вам показали, просто плод длительного и упорного труда: команда потратила много лет, чтобы вытащить какие-то очень важные моменты и мысли из моря литературы. Как говорил Оскар Уайльд: «Страсти — мой инструмент, мой резец, при помощи которого я вскрываю серую оболочку жизни и вижу под ней драгоценную душу мироздания». Если уж тебе посчастливилось обладать таким резцом, не выпускай его из рук. Но не у всех получается. Мне повезло: у меня такая финансовая ситуация, что я могу заниматься тем, что мне нравится. Да, рано или поздно эта история закончится, потому что, когда мне будет за сорок, я вынужден буду уйти на другую траекторию…
Недавно меня спросили: почему ты так долго работаешь у Виктюка? Я хотел было возмутиться: как долго, вы что? И вдруг осознал: Господи, а ведь и правда — 20 лет, вот ужас! Я и не ощутил этих пролетевших лет, потому что едва ли не каждый день просыпаюсь и засыпаю в новом пространстве, встречаюсь с новыми людьми, потому что все годы — сплошные переезды, и не замечаешь бега времени…
— С Виктюком как работается? Жесткий режиссер?
— Он и жесткий, он и добрый, он и веселый, с потрясающим чувством
юмора. Но в критический момент способен бросить микрофон: «Все,
премьера отменяется, вы ни черта не понимаете!» В молодости, особенно когда репетируешь комедию, бывает, что валяешь дурака. И тут — микрофон полетел, человек встал и вышел. Что такое? Мы ведь так просто, пошутили, Роман Григорьевич, подождите, мы и не хотели совсем! И понимаешь, что нам — шуточки, а у него боль. Ведь только завтра зрители должны будут вот в этом месте засмеяться, а сегодня — надо работать…
Это я вам сейчас так радостно все рассказываю, потому что успешно прошел спектакль, потому что люди замечательно хлопали, и я на этой эйфории кажусь себе самым счастливым человеком на земле. Может, спроси меня завтра, когда я подниму голову от подушки и мне опять куда-то ехать, я скажу вам: Боже, как же тяжела эта актерская жизнь, если бы вы только знали! Но это будет завтра. А сегодня я счастлив.
— Нам трудно и представить, какой труд стоит за вашими спектаклями, где важно каждое движение мускула…
— Для «Саломеи» ребята полгода ездили к тренеру заниматься айкидо. Это множество часов, потраченных только на спорт. А были еще горы
перелопаченной литературы: «Песнь песней Соломона», «1000 и одна ночь», мы должны были вложить их в свое сознание. Изучали японское искусство Буто — для того, чтобы каждое движение пальцев было сконцентрированным, чтобы центр ладони вдыхал и выдыхал энергию, чтобы тело слышало… Это очень важно: тело должно быть все время натянутым, как струна, и буквально дрожать от того, что происходит на сцене. И когда мне сегодня Ирод (Дмитрий Жойдик) шепнул куда-то в шею: «Мне жаль, что он умер…», меня всего заколотило. Это ощущение, к которому артисту всегда нужно быть готовым.
— Что в подготовке «Саломеи» далось всего сложней?
— Все было в сумасшедшем наслаждении. Поймите, я из тех, кто плавает, когда жарко, и охотится, когда голоден. Привык к боли, не замечаю стертых локтей. Сегодня вот нож вдруг оказался остро заточен, я не обратил на это внимания раньше, а во время спектакля вдруг почувствовал, как острие пролетело по шее…Ничего, тоже игра!
— Нам казалось: сейчас появится капля настоящей крови…
— Знаете, где-то внутри она даже и была. Но сложно дается не это.
Сложно иногда докричаться до людей. Когда на спектакль приходят с
заранее заготовленной формулой или просто посмотреть на «20
гомосексуалистов», вот это больно! Знаете, как у Волошина:
Разверзлись два смеженных ночью глаза
И брызнул свет. Два огненных луча,
Скрестись в воде, сложились в гексаграмму.
Немотные раздвинулись уста.
Вот так же складываешь два огненных луча в гексаграмму порой, а видишь стеклянный непробиваемый экран. И это бывает невыносимо.
— Можете дать нашим читателям совет по жизни?
— Увы! Счастливые люди не дают советов.
Беседовала Ирина БЕРЕСТОВА.
Фото Евгении ТОРПАЧЕВОЙ.
© Могилевская правда, 2008г.
Разработка и дизайн БЕЛТА