Лучше поздно, чем никогда 2

[grey-sneg75]

Название: Я люблю тебя
Размер: миди (5306 слов)
Персонажи: Ясуда Шота (Ясу), Окура Тадаёши (Таччон), Шибутани Субару (Бару, Шибуян), Мураками Шинго (Хина), Маруяма Рюхей (Мару), Йокояма Ю (Йоко), Нишикидо Рё, ОМП
Пейринги: Окура Тадаёши/Ясуда Шота, Ясуда Шота/Шибутани Субару
Категория: слэш
Жанр: повседневность, ангст
Рейтинг: R — NC-21
Предупреждение: нецензурная лексика, насилие, ООС, вольная трактовка фактов, время действия абстрактно






1.
— Таччон, уймись, пожалуйста… — даже не просьба, мольба в голосе. Шота пытается вырваться, отскакивая чуть дальше, к стене, но Окура, хоть и пьян, держит крепко. И не просто держит: разорванная рубашка Ясуды уже валяется под ногами. Сейчас Тадаеши выдернул из петель джинсов Шоты кожаный ремень.
— Снимай их, блядь, сам, а то поедешь завтра в агентство голый! — не просто кричит, словно плюется словами. Затем замахивается и бьет ремнем.
Ясу едва успевает повернуться боком. Насколько может. И тут же вскрикивает: большая металлическая пряжка попала прямо по ребрам. Дыхание перехватывает от боли. Он падает на пол, повисая на собственной руке, которую Окура сжимает еще сильнее. Не давая отползти. Не давая закрыться от следующего удара. И следующего. И следующего. Бесполезно сопротивляться. Бесполезно просить остановиться. Разъяренный Окура – слишком большой, слишком сильный. Шота старается свободной рукой закрывать голову, лицо и сам не понимает, насколько это получается. Больно, слишком больно, чтобы можно было о чем-то думать, что-то еще чувствовать. Разве что тот момент, когда тяжело дышащий Окура отбрасывает, наконец, ремень и сдирает с пытающегося сжаться в комок Ясу джинсы вместе с бельем. Ни смазки, ни даже попытки немного растянуть. Член у Окуры большой: не входит, вдирается в тело, заставляя еще громче кричать.
— Кричи, блядь, ори… Громче… Громче… — сам едва шепчет — прямо в ухо Ясуде. С силой нажимая ему на спину. Всем своим весом. Впивается ногтями в кожу и трахает, трахает. Словно отбойный молоток вбивается все глубже, резче.
Шота хватает воздух ртом, уже не понимая, когда с дыханием вырывается крик, а когда лишь хрип.
«Нужно потерпеть… Еще немного нужно потерпеть… Еще совсем недолго… Он много выпил… Еще совсем чуть-чуть…» — он не замечает катящихся из глаз слез и не пытается уклониться от поцелуя в губы, когда Окура переворачивает его на спину и снова входит, продолжая пытку. Боль уже как-то притупилась. Она есть, но где-то там. А так, какие-то толчки, мокрые поцелуи, жесткие руки, поднимающие ноги Ясу выше, чтобы войти глубже. Тадаёши это нравится: чтобы с кровью, чтобы с болью. А Шота не может привыкнуть. Вот уже больше года он не может привыкнуть. Но терпеть надо. Потому что у него нет другого выхода.

2.
Шота открывает глаза и не может удержаться от стона. Все тело словно разрывается от боли.
— Выпей, — Окура стоит рядом – в руках стакан воды и таблетки. Ясу, морщась, приподнимается на кровати. Вечер накануне будто в тумане. Но тут и вспоминать не надо. Сюда, в спальню его, конечно, перенес Таччон. Как обычно. Смыл кровь. Дал обезболивающее. Приготовил лекарство на утро. Как обычно.
— Лицо я не задел. Куртка и джинсы целые. Рубашку наденешь мою.
Шота молча кивает и снова откидывается на подушки. Шевелиться все еще больно. Но он знает: препарат сильный, через несколько минут все онемеет. В обед он выпьет еще пару таблеток и продержится до вечера. А потом домой. К себе домой. Главное — осторожно переодеваться, чтобы, кроме Окуры, рядом никого не было: ни одногруппников, ни стаффа.
— Машина придет через пятнадцать минут. Я сказал, что ты со мной, и сделал кофе. Вставай.
Ясу осторожно поднимается и, не одеваясь, идет в ванную. Вода смывает остатки боли, придает немного бодрости. Даже рука Окуры по спине не пугает: сейчас он не позволит себе ничего, разве что погладить. Загладить вину. Наливая в руку гель и скользя по уже налившимся синим цветом местам вчерашних ударов. Шота позволяет помыть себя и даже вытереть мягким большим полотенцем.
— Тебе придется переодеться, ты намок.
— Ничего страшного. Выпей кофе и поешь что-нибудь. Я сделал сэндвичи.
— Ладно. Ремень где?
— На джинсах.
— А рубашка?
— Эта подойдет?
— Все равно.
— Ну, не злись. Я перестарался. Признаю.
— Ладно.
— «Ладно»… У тебя всегда это «ладно».
— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Только давай быстрее. Машина, наверное, нас уже ждет.
— Ты мне нужен. Ты это знаешь. И я тебе нужен!
Шота смотрит Окуре прямо в глаза. Именно с этих слов и начались их «отношения».

3.
— Таччон, ты все не так понял…
— Наверное. Наверное, твою девушку зовут Шибуян. Какое странное имя для девушки. Да ты и сам странный…
— Таччон, я не гей, сколько можно говорить!..
— Да, именно поэтому ты убежал в душ, насмотревшись на голого Шибутани. Убежал дрочить. И именно поэтому кончал, зовя его…
— Окура! Да пошел ты…
Вот тогда Тадаёши его первый раз и ударил. Не сильно, но больно. Шота согнулся пополам – не ожидал. Не то чтобы он не мог дать сдачи, но…
— Позовем ребят? Расскажем всем твою маленькую тайну? То-то Субару удивится…
— Таччон, чего ты хочешь? Что ты ко мне привязался?
— Чего хочу? Не догадался еще? Твою маленькую, крепкую задницу, — он сильно дернул за полотенце, обернутое вокруг бедер Ясуды.
— Какого хрена? Что ты творишь? — Шота попытался прикрыться руками. Было странно. После стольких лет совместного душа именно сейчас он чувствовал себя слишком голым. Было неуютно и немного страшно. Пока что лишь немного. В тот момент он еще не понимал, что его ждет. Да, он прокололся, и то, что он так скрывал ото всех много лет, еще с джуниорских времен, стало известно. Но ведь не кому-то — Окуре. Тогда Ясуда еще не знал, каким может быть этот человек.
— Мне вообще все равно, кого в задницу трахать — тебя или девчонку, но… ты всегда рядом. А девчонку с нашим графиком не так-то просто найти. Прошвырнемся по барам, попьем пивка, потрахаемся. К тому же я люблю жесткий секс… Но тебе понравится…
— Что ты несешь?
За стеной, в гримерной, еще были слышны голоса ребят. Мару плел очередную ахинею, остальные дружно ржали. Все было, как обычно, но что-то изменилось. Взгляд Окуры, голодный и злой, и его запавшие в душу слова:
— Ты мне нужен. Ты это знаешь. И я тебе нужен!

4.
Машина останавливается у служебного входа, и Ясуда вздрагивает, возвращаясь мыслями в настоящее.
«Итак, держаться поближе к Окуре, не забыть в обед выпить таблетки… Впрочем, вряд ли забуду». Бок, на который пришелся первый удар, терпимо, но ныл.
«Может, ребро сломано? Нет, в тот раз дышать не мог. Сейчас вроде ничего».
Коридоры агентства полны народа. Мелкие носятся, периодически врезаясь в кого-нибудь из взрослых и замирая на миг, чтобы извиниться в поклоне. Те, в свою очередь, спешат по делам. Третий этаж, четверная комната — место общего сбора группы. Здесь они обсуждают совместные проекты. И здесь уже почти все на месте.
— О, алкоголики прибыли, можем начинать, — Мураками раскрывает блокнот. Окура и Ясуда садятся рядом с остальными за длинный стол.
Что говорит Хина, Шота слушает вполуха. Но главное слышит: «Концерты начинаются четвертого. Репетиции через неделю». За неделю надо успеть восстановиться.
— Еще одна ручка есть? – Рё толкает несильно: — Ручка, спрашиваю, еще одна есть? Да не мне. Субару просит.
«Субару?!» — Шота поднимает глаза на удивленного Шибутани, который сидит чуть дальше напротив.
— Да, держи.
Похоже, Субару пришлось несколько раз позвать его, прежде чем Нишикидо решил помочь. После ночей с Окурой Ясу старается держаться от Бару подальше. Словно наказывая себя. Ведь хочется совсем наоборот. Прижаться. Можно даже без ответных объятий. Просто посидеть рядом. Поговорить о чем-нибудь. А можно и не разговаривать. Как было раньше. Но… в последнее время Ясуда очень мало себе позволяет. Шибуян немного удивился, когда Шота стал больше уделять времени Рё или тому же Таччону, но возражать не стал, переключился на Мару. И, похоже, удачно: фанаткам нравится. А Ясу так хочется оказаться на месте Маруямы, а лучше — вернуться на свое место рядом с Субару. Там было хорошо. Тепло и спокойно. Если бы он не позволял себе мечтать. Если бы больше себя контролировал. Ничего не вернешь. Ничего не изменишь.
— Ты в порядке?
— Да. Все хорошо. Не выспался просто…
«Кажется, или в голосе Шибутани действительно волнение, а не дежурное беспокойство. Потом, во время тура, а может, даже репетиций, можно будет поболтать, а лучше сходить куда-нибудь вдвоем. Субару не пьет. Надо будет найти хороший ресторан со здоровой пищей».
— И последнее: сегодня вечером у нас незапланированный фотосет на природе. С менеджерами согласовано, насколько я знаю.
«Фотосет на природе? Сегодня вечером?» — Шота бросает обеспокоенный взгляд на Окуру.
Тот пожимает плечами и отворачивается. Таччон любит причинять боль и умеет ее терпеть. В прошлом туре у него было сильное растяжение руки. Но он никому об этом не сказал, играл на ударных как ни в чем не бывало каждый концерт. А вот Ясуда не способен улыбаться на камеру, когда тело ноет, а каждый шаг дается с трудом.
«Надо вырваться в аптеку. Обязательно надо вырваться в аптеку. Никто не должен понять, что со мной что-то не так, никто не должен узнать мою правду".

5.
Весь день — пытка. Еще в обед Шота понимает: вырваться не сможет ни он, ни Окура, которого все же можно было бы заставить смотаться за обезболивающим. Ясуда вынужден растягивать то, что есть. Одну таблетку он принимает в полдень. Но вторую приходится выпить уже в три, перед началом записи передачи. Конечно, можно было спросить что-нибудь у стаффа, сказать, голова болит. Только вряд ли таблетки от головы помогут от боли в заднице. Вроде и крови нет, проверял, а не прикоснуться и сидеть невозможно. Что будет вечером, страшно подумать.
Допив остатки воды в бутылке, Ясуда передает ее девушке-помощнице.
— С тобой точно все хорошо? Вторую таблетку за сегодня пьешь… — Субару оказывается рядом слишком неожиданно.
— Голова болит… Вчера много выпил… — это все, что Шота может сказать, опуская глаза. А потом чувствует, как Субару проводит пальцами по его волосам.
— Держись. После записи сможешь поспать в машине. Едем куда-то далеко, время будет.
— Далеко? А возвращаться, что, ночью будем?
— Кажется, утром. Да, менеджер сказал, мы там и ночуем. Место, вроде, красивое. Нам обещали вкусный ужин.
«Только не это!» — Шота улыбается в ответ. Уже привык улыбаться, когда хочется заплакать.
«Впрочем, главное — найти место, где можно будет побыть одному всю ночь. Совсем одному. Найду — выдержу!» — последние мысли как установка. Другого выхода нет.
— Пойдем, начинают, — Субару перекидывает свою руку через плечо Шоты, тянет за собой.
Ясу идет, чувствуя, как по телу начинает разливаться тепло, но… путь слишком короткий. Всего несколько шагов до декораций. Субару опускается на свое место, Ясуде — в противоположный конец выгородки. Тело снова замерзает. Не снаружи, внутри. В студии начинают появляться зрители, Шота улыбается им, о чем-то болтающему Мару, Хине, стафу, спрашивающему, все ли готовы. И чувствует, как трудно дышать, как хочется кричать и как надоело жить. Вот так жить!

6.
Уже восемь вечера. А фотосет только начинается. Шота старается дышать неглубоко и сильно не дергать левую руку: по ней все-таки попало ремнем несколько раз. Возле локтя с внутренней стороны большой синяк, согнуть до конца просто невозможно. Переодеться помог Окура. Но перед фотокамерой не поможет, придется постараться. Зато он приметил комнату. Маленькую, почти кладовку. Вряд ли понадобится кому-то. И далековато от их общей «спальни» с футонами под покатой крышей. Специально кинул свою сумку на ближний от лестницы на первый этаж, чтобы, выбираясь, не потревожить никого.
«Сейчас главное — улыбаться и хвалить ужин…» — кусок в горло не лезет, и Ясу останавливается на бульоне, рисе и каких-то овощах: все равно вкуса почти не чувствует. Весь сосредотачивается на том, чтобы не поморщиться, не застонать. Даже не замечает, когда вместо Йоко рядом с ним садится Субару. Не замечает, пока тот не кладет ему в тарелку кусок приготовленной на гриле мраморной говядины.
— О, спасибо…
— Как твоя голова? Похоже, снова разболелась? — он наклоняется чуть ближе, продолжая позировать фотографу, и задевает своей рукой левую руку Шоты. Сдавленный стон все же вырывается из сжатых губ. Ясу опускает голову, чтобы скрыть гримасу боли. Инстинктивно сжимается. Всего на несколько секунд. И снова расправляет плечи, пытаясь улыбнуться.
— Голова, говоришь, болит?
В глазах Субару беспокойство. До конца съемки он остается рядом, играя за двоих. Шоте нужно только кивать и иногда вставлять маленькие реплики.
«Совсем как когда-то… Словно сон о прошлой жизни… Ради такого можно и боль потерпеть…»
Но напротив за столом — Окура. Уже сонно-равнодушный и немного пьяный. Одного взгляда на него хватает, чтобы дыхание снова сбилось, а боль колючками впилась в тело.
«Не могу сейчас думать о нем. Вообще не могу сейчас думать… Как хорошо, что наконец-то все закончилось».
Стаф сворачивает аппаратуру, а Ясуда начинает потихоньку выбираться из-за стола.
«Пока Субару слушает какой-то длинный и, похоже, смешной рассказ Йоко, а остальные пьют, можно полежать на футоне, а уж когда ребята придут и заснут, перебраться в кладовую».
— Ты уже спать? Тебе совсем плохо? — Бару встает следом, догоняет. — Пожалуй, я с тобой.
— Мне не так уж плохо, просто спать хочу.
— Ну, ладно, спать так спать. Я с тобой.
— Со мной, правда, все в порядке.
— В порядке, так в порядке, — Субару кивает и улыбается, глядя прямо в глаза. — Пойдем.
Он не прикасается, а лишь зовет. Ясу поднимается по ступенькам вслед за ним.
— Где твои вещи? О, похоже, мы спим рядом.
Он снова улыбается. Так тепло. Так по-доброму. И так же мягко спрашивает:
— Тебе помочь переодеться? У тебя ведь рука болит. Что, кстати, с ней?
Ясуда вновь теряется. Ответ может быть только один.
— Упал… неудачно…
— А у врача был?
— Нет, не успел. Завтра обязательно…
— Покажи.
Субару дотрагивается очень осторожно до прижатой к животу ладони. Так же осторожно тянет на себя, уже не давая возможности отойти, отказаться.
— Только руку ушиб? — он спрашивает, подтягивая рукав толстовки, в которую одет Шота, повыше, и останавливается, потому что чувствует, как от боли напрягается тело Ясу. Но синяк уже виден. К тому же рука сильно опухла. Он поднимает взгляд.
— Нет, не только, — Шота старается сдерживаться. Странно, даже от своих прикосновений больнее. — Я… сильно расшибся.
Ясу видит, как добрые глаза Шибуяна становятся очень грустными и испуганными.
— Где? Ноги, ребра?
— Ничего не сломано. Только болит сильно. А я таблеток мало взял, и в аптеку было не выскочить. Сейчас просто лягу и усну, а утром — к врачу.
Субару отпускает руку:
— Ладно, ложись.
Шибутани отворачивается и спускается вниз. Ясуде жаль. Усталость придавливает сразу, чем-то тяжелым и холодным. Он не ложится — скорее, падает на постель. Не раздеваясь, старается замотаться в одеяло с головой. Закусывает губу. Пытается удержать слезы. Получается не очень. Поэтому, когда кто-то тянет за край одеяла, стараясь его раскрыть, Шота спешно проводит ладонью по щекам.
Это вернувшийся Субару. С аптечкой, кажется, из машины.
— Здесь есть какие-то таблетки, может, и обезболивающее, посмотри.
Ясу приподнимается, перебирает коробочки: «Вот, слабенькое, но подойдет, если выпить сразу несколько».
— Спасибо тебе, — он благодарно смотрит на Бару и берет из его руки принесенную бутылку с водой. Закидывает в рот сразу четыре капсулы.
— Не многовато? — Субару удивлен.
Шота качает головой и вновь опускает ее на подушку, пытаясь накрыться.
— Не надо… Ложись, лучше, поближе ко мне.
Шибутани отставляет аптечку в сторону и опускается рядом, поверх своего одеяла. Ясу думает, что слишком больно, чтобы задавать ненужные сейчас вопросы и пытаться найти ненужные сейчас ответы. Он просто кладет голову на подставленное плечо и позволяет забрать часть своего одеяла, чтобы Шибуян тоже мог укрыться. А потом закрывает глаза. В которых нет слез.

7.
Шота не слышит, когда приходят одногруппники, когда они утром одеваются и собирают вещи, не слышит, как его зовут. Просыпается, лишь когда Субару начинает его потихоньку тормошить.
— Ясу… Ясу… Проснись… — он говорит негромко.
Ясуда приоткрывает глаза.
— Ну, слава богу. Я уже подумал, что таблеток было все-таки многовато. Ты как? Сможешь встать? — очень ласково (или Ясу так кажется?) Субару проводит рукой по его волосам, убирая со лба длинную челку, и задерживает ее за пару секунд, пытаясь определить, нет ли жара.
«Еще две секунды счастья вдобавок к нескольким часам без боли, без страшных снов. Как хочется взять его за руку, смотреть в его глаза открыто и никогда и ни о чем не врать. Как хочется просто быть рядом. Рядом? Я так проспал всю ночь? Я, наверное, отдавил ему руку».
Мысль немного напугала и Шота поспешно приподнимает голову:
— Я все время так лежал? Тебе, наверное, больно? Прости. Нужно было столкнуть меня.
— Столкнуть? Зачем? Ты не такой уж тяжелый, — Шибуян улыбается, но плечо начинает разминать. — Просто затекло. Так сможешь встать?
— Конечно, — опираясь на здоровую руку, Ясуда поднимается сначала на колени, а затем, держась за стену, встает. Ему приходится сжать зубы и отвернуться от Субару, поэтому он не видит, как тот обеспокоенно качает головой, а затем резко вскакивает, отбрасывая одеяло, подхватывает свою сумку и сумку Ясу.
— Тогда пойдем.
Он чуть сзади, на одну ступеньку. Шота слышит его дыхание. Видит, как возле машины он что-то говорит менеджеру, а потом чувствует, как Субару опускается на сиденье рядом, которое ему уступает слегка удивленный Рё.
— Сначала нас завезут в больницу, потом ребят по домам.
— Спасибо... Нас? Я сам... У тебя, наверное, много дел.
— A ты знаешь, что о нас все еще пишут в интернете? Мы с тобой уже больше года не дурачимся, а наши фанатки все еще верят, что мы пара.
— По-прежнему читаешь? Ты к чему сейчас об этом?
— Ни к чему. Я еду с тобой в больницу.

8.
«Он всегда был такой. Всегда принимал решения за нас двоих. Выбирал, куда пойдем или что будем есть. Всегда обнимал первым перед камерами. И даже когда они выключались, не убирал руку. Смущался, если инициативу проявлял я, немного даже злился. Вот и сейчас он явно не в своей тарелке. После больницы одного не отпустил, поехал ко мне, попросил во что-нибудь переодеться, теперь собрался готовить обед, но не может найти нужную посуду».
— Раньше все было по-другому, — Субару нервно открывает шкафчик за шкафчиком, пытаясь отыскать сковороду.
— Внизу, возле холодильника.
— Спасибо, нашел.
— Шибуян, я справлюсь сам.
— Ты меня выгоняешь?
— Нет, конечно, нет... — Шота теряется. Ни в коем случае он не хочет выпроваживать Шибутани. Просто не знает, как вести себя в его присутствии после всего, что было... К тому же, Субару, как и врач, похоже, не очень поверил в его историю о неудачном падении. Шибуян настоял, что останется при осмотре, и Ясу слышал его негромкий возглас, когда снял рубашку и приспустил джинсы:
— Ничего себе!.. А Окура был рядом при падении? Это ведь его рубашка, да? Не мог помочь? Или это он и помог?
Ясуда тогда удивленно обернулся, но врач попросил лечь, спросил, что еще болит. Тупо ноющий анус под вариант с падением не подходил. Пришлось сказать, что больше ничего. Теперь Шота дома, на своем диване. В голове немного шумит от принятых лекарств, на теле снимающие воспаление пластыри, а рука в специальном лангете. Из кухни доносится приятный запах. Шибуян — довольно неплохой кулинар.
— Готово, — Субару расставляет на придвинутом к дивану столике тарелки. — Ты сможешь поесть сам?
— Субару, я не инвалид. Ты же слышал, через неделю все пройдет. К репетициям я буду как новый.
— Хорошо, посмотрим. А теперь ешь. Вкусно?
— Да, очень. Что ты улыбаешься? Правда, вкусно. Ты же знаешь, я люблю твою курицу карри.
— Просто подумал: твои вкусы могли измениться, как изменился ты сам.
Субару откладывает ложку. Ясу тоже перестает есть, но поднять глаза не может, смотрит в тарелку.
— Ты всегда словно светился. А потом погас. Стал пить, пропадать по барам, падать. Это ведь не в первый раз, верно? Перестал приходить в гости, звать к себе. За год мы не написали вместе ни одной новой песни. Я тебя обидел чем-то? Я давно хотел спросить. Я хотел спросить, почему ты стал носить такую одежду, почему иногда ты вообще не в своем? Почему прячешься? Почему ты не хочешь больше быть моим другом?
— Я хочу... — слова срываются, прежде чем Шота успевает их остановить. — Но... я не могу, Шибуян.
— Шибуян?.. Только ты меня так называешь… называл… Теперь все «Субару», «Субару-кун», еще «Шибутани-саном» назови! – он злится. С громким звоном слетает со стола ложка. — Я не уйду. Пока все не объяснишь.
— Я правда не могу, — слезы капают из открытых глаз Ясуды. Падают прямо в тарелку, на кусочки мяса в коричневом соусе.
— Почему? — Субару стоит совсем рядом. — Почему, Шота?
— Ты меня «Шотой» раньше не называл, — горло сдавленно, и слова чуть слышны, но Субару понимает.
— Не называл. Если хочешь, буду все время так называть.
— Хочу.
— Ты перевел разговор на другую тему... Неужели, действительно, так страшно рассказать?..
— Я...
— Ладно, в другой раз... Итак, я буду звать тебя Шота, а взамен мы вместе напишем новую песню. Согласен?
«Взамен?.. Новая песня?.. С Субару?..» — Ясуда отрывает, наконец, взгляд от тарелки. Его щеки блестят от слез, а в глазах удивление и... радость.
— Согласен. Напишем песню. Вместе. Как раньше.
— Как раньше... И, возможно, кто-то, как раньше, мне все расскажет? Подумай, я правда хочу знать.
Субару поднимает ложку.
— А сейчас давай поедим.

9.
«Я правда хочу знать....» — слова Субару заседают в голове. Всю неделю Шота возвращается к ним: перед сном или когда готовит еду, когда складывает вещи после стирки или собирается ехать к врачу. Шибуян пару раз звонит, говорит, вырваться не получается, занят. «Это здорово, что занят!». Звонит и Окура, но Ясуда трубку не берет. Игнорирует. Создает иллюзию. Которая рассеивается в первый же день репетиций.
— Что, решил меня на хер послать?
— Таччон, мне было плохо, я не хотел никого видеть.
— А? Никого?
— Окура, я… я прошу, не трогай меня…
— Почему?.. Почему ты спал с ним вместе, там, на съемках?
— Потому что мне было плохо. А он предложил.
— А если бы я предложил? У всех на виду спать вместе?
— Ты не предложил. Ты напился. А мне было больно.
— Я хотел прийти к тебе домой, помочь.
— А у меня не было сил принимать твою помощь. Окура, неужели ты так и не понял за все это время, мне не нравится то, что нравится тебе. Я… я боюсь…
— И чего ты боишься? – в репетиционный зал, где до этого они с Окурой были вдвоем, входит Мураками. — Так чего же ты там боишься, Ясу?
— Боюсь?.. – Шота вздрагивает и опускает глаза. — Боюсь, мне пора бросать пить. Так что сегодня, Таччон, я с тобой в бар не пойду.
— Правильно. Ты тоже, Окура, попридержи коней до конца тура.
— Постараюсь, Мураками-кун, — комкая в руках снятую только что рубашку, Тадаёши отходит к дивану, где лежат другие его вещи.
Ясуда облегченно вздыхает и надевает на голову маленькую черную шляпу, чтобы не мешали волосы. Садится в кресло напротив входа. Не то чтобы ждет, но увидеть очень хочется. Субару приходит последним. Даже не приходит, влетает в репетиционную.
— Простите, простите, опоздал, — на ходу снимая с плеч сумку, он кланяется остальным, и, может, так кажется, немного улыбается ему, Шоте.
— Чем займемся? — спрашивает он, пытаясь отдышаться. — Что в повестке дня?
— В повестке дня танцы к двум новым песням, — перебивает Ясу пытающегося что-то сказать Хину. А в глазах: «Может, ты сможешь заглянуть? Если не сегодня, может, завтра?»

10.
Субару появляется неожиданно. С гитарой в руках и пакетом каких-то деликатесов.
— Я не знал, сохранился ли у тебя мой инструмент, принес с собой. И кое-что перекусить.
— Здорово. Я давно такого не ел. А гитара есть. Твоя гитара. Она на месте. В смысле, где ты её оставил.
— Прости, но я не помню, куда именно поставил. А в прошлый раз не заметил.
— Вот она.
— Ух ты, даже чистая. Похоже, ты за ней ухаживал.
— Я на ней играл.
— У тебя же есть своя.
— Да, есть… но… почему-то хотелось играть на твоей.
— Жаль, что тебе не хотелось играть вместе со мной.
— Мне хотелось. Мне очень хотелось. Шибуян, это правда.
— Ладно. Ладно. Это здорово. У меня есть кое-какие наброски на песню, — он достает из сумки сложенный лист. — Что скажешь?
Ясуда пробегает глазами по строкам:
— Очень… Очень даже… Здорово. Я думаю…
Он берет в руки гитару:
— Я думаю, я напишу музыку, которая тебе понравится.
— Учти, петь будем вдвоем.
— Вдвоем?
— В смысле, не я один.
— Ага, хорошо. Я понял.
— Только вдвоем. На большом концерте.
Шота отрывает взгляд от собственных пальцев, что все ещё на грифе гитары, смотрит на Шибуяна.
— Ладно. Тогда я подумаю еще и над костюмами.
— Ты?
— Я.
— Хорошо. Только юбку я надевать не буду. Наверное.
— Не стану включать её в список вариантов.
— Отлично. Есть будем?
— Будем, — Шота смеется.
«Как все легко. Даже проще, чем раньше. Субару мне уступает? Позволяет сделать, как я хочу? Может, я не прав? Возможно, он сможет принять меня таким, какой я есть? Сможет понять мои чувства? Или хотя бы не оттолкнет?»
Ясу нервно сглатывает, глядя, как Шибутани раскладывает по тарелкам принесенное.
— Вот, это я еще не пробовал. Надеюсь, понравится. Нет, я хочу, чтобы тебе это понравилось.
— Это твое желание?
— Желание? Да.
— А давай назовем песню «Желание»?
— Давай. Там как раз об этом.

11.
— Об этом я прошлый раз и пытался сказать, Таччон. Я боюсь тебя, когда ты такой. Мне страшно и больно, когда ты прикасаешься ко мне. Ни разу, сколько мы с тобой ни спали, я не кончил. Ты пытался меня возбудить, а потом начинал бить, потому что ничего не выходило. Да, я гей, но я тебя никогда не хотел. Ты был неплохим приятелем до того, как стал ужасным любовником. Любовником, которого невозможно любить. Окура, неужели ты не понимаешь, я не могу любить того, кого ненавижу. Я ненавижу тебя. И не за то, что ты избивал и насиловал меня. Да, насиловал. А за то, что отобрал у меня любимого человека. Я мог быть его другом, я мог мечтать и надеяться. А теперь не могу. Не могу! Не могу рассказать, почему предал его, почему больше не рядом!.. — Ясу почти кричит. Не пытаясь остановить себя. Не думая о том, что кто-то услышит. Он просто больше не может слышать эти странные дурацкие упреки, эти претензии и понимать: Окура ревнует, ревнует его к Субару.
Несколько минут назад Шибутани объявил всем: они с Ясу пишут новую песню, их дуэт надо включить в программу тура. Именно это слово — «дуэт» — не понравилось Окуре. Не понравилась смущенная улыбка Шоты, рука Субару на его плечах. В первый же удобный момент он утащил Ясу в душевые: «Поговорить надо».
— Мне не надо ни о чем с тобой говорить, — Ясуда вырывает руку, за которую его все еще держит Тадаёши.
— Ни о чем?.. Не надо так не надо! — Окура ударяет коротко и очень сильно. В солнечное сплетение. И, не давая опомниться, — по согнутой спине. Ясу кричит, как только возвращается дыхание. Кричит безотчетно. Не просит помощи, а просто от страха. Старается закрыть руками лицо и посильнее сжать ноги, не давая развести их в стороны. Не давая расстегнуть на себе брюки. Слышит, как рычит недовольный Тадаёши, который не может получить свое. Не может так, как этого хочет. Глаза в глаза. Губы в губы. При большой разнице в росте он умудрялся изогнуться и поцеловать, укусить или просто лизнуть, не выходя из любовника. Раньше Шоте было все равно, сейчас нет. Он не хочет, он не даст.
— Пусти! — Ясу пытается освободиться. Все силы вкладывает, чтобы оттолкнуть Окуру, кричит, срывая голос и вдруг… чувствует, что свободен. Глаза еще не видят, а уши еще не слышат. Он просто сжимается в комок, стараясь закрыться. И в любой момент готовый к новому нападению. Но его нет. Есть лишь короткий вскрик и тишина.

12.
Не такая уж тишина. Вот из нее прорезается голос Хины. Очень злой. Говорит что-то жестко. И не только говорит. Как в тумане Ясу начинает различать образы. Вот у стены на полу скрючившийся Окура. Это над ним навис Мураками, а рядом Йоко, Мару, Рё. Ясу хочет привстать, чтобы рассмотреть, понять, что они видели, что они поняли. Но ему не дают. Кто-то удерживает, тянет на себя, чем-то накрывает. Поднимает вверх, пол уплывает, как и стены. Мелькают перед глазами какие-то картинки. Шота не может понять, что это. Все чувства как во сне. Так же, как во сне, приятном и желанном, он ощущает, как кто-то держит его за руку. Аккуратно так, даже нежно. На лоб ложится холодная мокрая ткань, капли с нее стекают по лицу. Чуть-чуть отрезвляя, приводя в себя, давая увидеть, кто рядом, что происходит.
— Ты как?
— Нормально, — Шота почти шепчет. Но Субару слышит его. Улыбается, чуть сильнее сжимая руку.
— Объяснения будут?! — это уже злой и громкий голос Мураками. — Что произошло? Ты что, Окура, совсем охренел? Что ты молчишь? Ты понимаешь, что было бы, если бы мы тебя не остановили? И что было бы, если бы не мы тебя остановили?
Шота чувствует, как в одно мгновение его тело под пледом, которым накрыли ребята, становится ледяным. Оно словно каменеет, и воздух не доходит до легких. Сейчас все закончится. Он расскажет. Окура расскажет, как и грозился. Словно пытаясь впечатать в память ощущение, Шота сжимает пальцы, чтобы ощутить человека, к которому больше никогда не сможет прикоснуться.
— Я не буду ничего говорить. А впрочем… прости. Я могу сказать: прости. И все… простите. Я не хотел проблем. Но… стал проблемой.
Ясу кажется, что он ослышался. Но видит глаза Тадаёши: грустные и растерянные. Он явно хочет, но боится, подойти ближе. Его левые скула и ухо красные, а из носа тонкой струйкой вытекает кровь, капая на синюю футболку. Стоящий рядом Хина потирает руку и все еще негодующе сверкает глазами.
Шота пытается что-нибудь сказать, но не может. Голова опускается на подложенное вместо подушки полотенце. Все вокруг снова размазывается, теряя очертания и даже цвета. В голове только одна мысль: «Что ему теперь делать, как дальше жить?»

13.
Словно цветные стекла в калейдоскопе, события вокруг сменяют друг друга. Вызванный из больницы врач осматривает обоих, проводится экстренное совещание пяти участников группы (Шота не в состоянии, Окуре слова не дают), которые потом созваниваются с менеджерами, чтобы согласовать новый график репетиций и новые варианты фансервисных пар, Ясуда долго доказывает, что способен дойти до машины, и вот он уже стоит у двери в собственную квартиру.
— Я остаюсь с тобой, — Субару щелкает замком и начинает снимать туфли, не спуская, впрочем, глаз с Шоты.
Тот немного дрожит. У него кружится голова. От лекарств или от страха — Ясуда не знает. Но шок уже прошел.
— Тебе будет противно со мной, — Ясу больше не может тянуть.
— Мне противно с ним. Почему ты не рассказал? Почему ты мне не рассказал?.. Впрочем, я и не спрашивал. Обиделся, как дурак. Как ребенок. Решил, что стал тебе не интересен. Слишком тянул. Я же знал… я же понимал, что нравлюсь тебе. Нравлюсь не только, как друг.
Шота делает два шага назад, к дивану. Ему необходимо сесть. Иначе он упадет.
— Да, Шота, я знал. И, как дебил, думал, нужно ли мне это. Все думал и думал. Даже что-то там себе представлял, дразнить тебя пытался. Вернее, думал, что дразню, а на самом деле… — Субару ненадолго замолкает. — Это ведь в тот день произошло или сразу после того, как я голый в гримерке танцевал?
— В тот день он меня увидел, — Ясу начинает говорить, почти перебивая, — увидел, как я… мне нужно было разрядиться, успокоиться, чтобы мы могли спокойно пойти к тебе. Ты помнишь, мы собирались? Я не заметил его, а он пригрозил… ударил… я испугался… испугался, что ты увидишь меня голого со спермой на руках и животе… Я согласился… даже не понимая, на что соглашаюсь. А потом было уже поздно.
— Он всегда избивал тебя?
— Нет. Только когда ему это было надо. А так даже пытался быть нежным. Но… сколько бы я ни пытался… А он бесился, что у меня даже не вставал… Ну, и…
— Не надо, не вспоминай, — Субару садится рядом, обнимая. — Не нужно это вспоминать. Больше он тебя не обидит. Больше тебя никто не обидит. Всех в нокаут отправлю. Даже без Хины. Боксом начну заниматься. Что ты смеешься? А, нет-нет, смейся. Тебе очень идет улыбка.
— Ты сказал, что думал, нужно ли тебе это?.. — Шота спрашивает, стараясь не вкладывать надежду.
— Да. И надумал. Потому и в больницу с тобой поехал, и домой снова приходить стал. И стихи для песни написал… Ну, вернее, они сами написались как-то ночью… — он смущенно отвел глаза. — Я тогда фантазировал. По-настоящему я еще не пробовал.
— А как же девушки?
— А у них есть член? Не замечал…
— Зато у них есть грудь.
— Мне всегда больше нравилась маленькая. И маленькая попка. Как у тебя…
— Вот этого ты мне не говорил.
— Говорю.
— И что ты хочешь с ней сделать?
— А что можно? Расскажешь? Научишь?
— Может, лучше сам? На пальцах сложно…
— А пальцами?
— Может, лучше языком?
— Ага. Как правильно я себе все представлял.
— А на практике?
— Прямо сейчас?
— Я был бы не против. И мой член, кажется, тоже.
— Тогда я начну с него?
— Шибуян!?
— Я тренировался на бананах.
Легкий смех и едва уловимые касания по телу. Но Ясу понимает, что готов взорваться. Сдерживается с трудом, подаваясь вперед, гладит рукой по волосам, стонет в голос и, пересиливая себя, отстраняется. Чтобы через пару минут прижаться всем телом к обнаженному Субару. Впервые в жизни чувствует восторг, который ни с чем не сравнить. Член стоит так, что больно. А вот пальцы Шибуяна внутри боли совсем не причиняют. Хочется большего. И Шота просит. Не стесняясь. Просит: «сильнее» и «глубже». Ритм рваный: Субару тоже сильно возбужден, то и дело срывается, вскрикивая вместе с Шотой от набегающих волн оргазма, и старается растянуть удовольствие еще хоть ненадолго. Но оба захлебываются, забывая дышать, но не разрывая объятия.
После такого прийти в себя не просто. Шота медленно скользит рукой по мокрой от пота спине Субару. Тот все еще сверху и все еще в нем. Целует мягко и нежно: облизывает, посасывает, прикусывает губы. Языком проходит по шее, ключицам. Успокаивает, успокаивается сам. Аккуратно высвобождается, ложась на бок и притягивая к себе.
— Я люблю тебя, — говорит он одними губами и, увидев мягкую улыбку на лице Ясу, улыбается в ответ.

Эпилог.
— Шота, мы опаздываем.
— Нет, повтори, что ты только что сказал. Кто займется Окурой?
— Рё. Он сказал, что подберет к его маленькому замочку большой ключик. Правда, внешний вид Таччона говорил, что он не очень рад такому фанпартнеру.
— Бедный Окура!
— Ну, что ты? Я думаю, ему понравится!